Колыбель на орбите [сборник] - Артур Кларк

Всю дорогу до посольства я волновался, выстраивая возможную защиту на случай, если что-то пошло не так с нашей стороны. Но в голову мне ничего не приходило. В данный момент у нас не оставалось незавершенных контрактов с русскими. Последняя работа была закончена полгода назад, в срок, к полному их удовлетворению.

Как я вскоре выяснил, теперь она их уже не устраивала. Мой старый друг Михаил Гончаров, атташе по экономическим вопросам, рассказал мне все, что знал, но не так уж и много.

— Мы только что получили срочный телекс с Цейлона, — сказал он. — Они хотят, чтобы ты немедленно вылетел туда. Серьезные неприятности с гидротермальным проектом.

— Что за неприятности? — спросил я.

Конечно, мне сразу же стало понятно — что-то случилось на глубине, поскольку это была единственная часть установки, которой занимались мы. Все работы на суше русские выполнили сами, но им пришлось вызвать нас, чтобы установить решетки на километровой глубине в Индийском океане. В мире нет больше ни одной фирмы, действующей согласно нашему девизу: «Любая работа на любой глубине».

— Я знаю только, что тамошние инженеры сообщают о полном отказе оборудования, — сказал Михаил. — Через три недели премьер-министр Цейлона должен открывать энергостанцию. Москва будет очень, очень недовольна, если к тому времени она не заработает.

Я быстро вспомнил перечень штрафных санкций в нашем контракте. Фирма, похоже, была чиста, поскольку клиент подписал акт приемки, признав тем самым, что работа выполнена в соответствии с договором. Однако все обстояло не столь просто. Если будет доказана небрежность с нашей стороны, то судебное преследование нам вряд ли угрожало бы, зато на нашей деловой репутации появилось бы несмываемое пятно. Для меня же лично дела обстояли еще хуже, поскольку я отвечал за работы во впадине Тринко.

Прошу вас, не называйте меня ныряльщиком. Ненавижу это слово! Я глубоководный инженер, использующий подводное снаряжение столь же часто, как летчик — парашют. Большая часть моей работы совершается при помощи телекамер и дистанционно управляемых роботов. Когда же мне действительно приходится спускаться под воду, я нахожусь внутри мини-субмарины с внешними манипуляторами. Мы называем ее «Лобстером» из-за клешней. Стандартная модель может работать на глубине до полутора тысяч метров, но есть специальные версии, способные опуститься на дно Марианской впадины. Сам я никогда там не был, но готов обсудить условия, если вам интересно. Оценивая грубо, это обойдется заказчику в три доллара за метр плюс тысяча за час самой работы.

Я понял, что русские говорят всерьез, когда Михаил сказал, что в Цюрихе ждет реактивный самолет. Мол, не могу ли я быть в аэропорту через два часа?

— Послушай, я ничего не смогу сделать без оборудования. Снаряжение, необходимое даже для простой проверки, весит тонны. К тому же оно сейчас в Италии.

— Знаю, — невозмутимо ответил Гончаров. — У нас есть еще один транспортный самолет. Сообщи по телексу с Цейлона, как только выяснишь, что тебе нужно, и все будет на месте в течение двенадцати часов. Но, пожалуйста, никому про это не рассказывай. Мы предпочитаем, чтобы наши проблемы оставались между нами.

Я с ним согласился, поскольку это была и моя забота тоже. Когда я выходил из кабинета, Михаил показал на настенный календарь, сказал: «Три недели» — и провел пальцем по горлу. Я понял, что он имеет в виду не свою шею.

Через два часа я летел над Альпами, прощался по радио с семьей и размышлял о том, почему, как любой другой здравомыслящий швейцарец, не стал банкиром или не занялся бизнесом по производству часов.

«Всему виной Пикар и Ханнес Келлер, — мрачно подумал я. — Почему они основали традицию глубоководных исследований именно в Швейцарии, а не в какой-нибудь другой стране?»

Потом я заснул, зная, что в ближайшие дни ничего хорошего меня не ждет.

Мы приземлились в Тринкомали сразу после рассвета. Огромная гавань, в географии которой я так до конца и не разобрался, представляла собой лабиринт мысов, островов, водных путей, соединяющих их, и огромных бухт, способных вместить в себя все флоты мира. На мысу стояло большое белое здание управления, построенное в витиеватом архитектурном стиле. Все вокруг выглядело как чистая пропаганда. Хотя, конечно, я назвал бы это представительным видом, если бы был русским.

Я вовсе не обвинял в чем бы то ни было своих клиентов. У них имелось немало причин гордиться самой амбициозной на данный момент попыткой обуздать термальную энергию моря. Она оказалась не первой. Уже была одна неудачная, сделанная французским ученым Жоржем Клодом в тридцатые годы, и намного более серьезная в Абиджане, на западном побережье Африки, в пятидесятые.

Все эти проекты основывались на одном и том же удивительном факте. Даже в тропиках температура на глубине в полтора километра близка к точке замерзания. Когда речь идет о миллиардах ионов воды, подобная разница температур представляет собой колоссальное количество энергии и многообещающую задачу для инженеров из тех стран, в которых ее не хватает.

Клод и его последователи пытались получить энергию с помощью паровых машин низкого давления, русские же использовали намного более простой и непосредственный метод. Уже больше ста лет было известно, что через многие материалы при нагревании с одного конца и охлаждении с другого течет электрический ток. Начиная с сороковых годов русские ученые работали над тем, чтобы направить этот термоэлектрический эффект в практическое русло. Самые первые устройства оказались не слишком эффективными, хотя их было вполне достаточно, чтобы питать тысячи радиоприемников теплом керосиновых ламп. Однако в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году русские совершили технический прорыв, до сих пор остававшийся секретным.

Я сам закреплял элементы питания на холодном конце системы, но не имел возможности увидеть их по-настоящему. Они оказались полностью скрытыми под слоем антикоррозийной краски. Мне стало известно лишь то, что они образуют большую решетку, словно множество старомодных батарей парового отопления, свинченных одна с другой.

Я узнал большинство лиц в небольшой толпе, ожидавшей на взлетной полосе аэродрома Тринко. Неважно, были ли эти люди моими друзьями или врагами, но все они были рады меня видеть, особенно главный инженер Шапиро.

— Лев, в чем проблема? — спросил я, когда мы выехали с аэродрома.

— Не знаем, — честно ответил он. — Так что выяснять, а потом исправить придется тебе.

— Так что все-таки случилось?

— Все прекрасно работало, вплоть до испытаний на полной мощности, — сказал он. — Выход энергии находился в пределах нормы, плюс-минус пять процентов, до одного часа тридцати четырех минут в ночь на вторник.